У меня есть секрет.
Когда один лезу в горку, и в какой-то момент становится совсем уж тяжко дышать или невыносимо переставлять ноги (чаще первое), я уже много лет начинаю напевать одну и ту же песню:
«Начать бы все заново сразу, немедля, да вот…».
Ну, как напевать. Так, скорее надсадно выплевывать пересохшими губами слова вместе с хриплыми выдохами и пузырями «какого ляда я тут делаю!?!»
В авторском исполнении, подозреваю, песню я никогда не слышал, только много раз от Сереги. Этого вполне достаточно. И этот рваный, дробный ритм текста недаром написан Ланцбергом в поезде – жесткий, трагичный и, как все гениальное, воспринимаемый и проецируемый глубоко лично – стучит вместе с выпрыгивающим сердцем колесами по стыкам рельс.
И чем быстрее колотится сердце, тем рванее и гортанней выплескивается текст!
Еще два куплета, – уговариваю в эти моменты себя, – и остановишься, волчья сыть, травяной мешок, передохнуть!
«Начать бы все заново…» я начал петь минут через тридцать после начала подъема. А впереди были еще несколько часов карабканья вверх…
В принципе, никакого особого напряжения изначально не планировалось. Южные Альпы – это совершенно невысокие, но очень красивые горы на Южном острове в Новой Зеландии. Оборудованные и размеченные тропы, приюты-хижины, обнадеживающее своей домашней европейской цивилизованностью «Альпы» в названии – предполагалось, что я просто прогуляюсь несколько дней по горам. Причем, т.к. наше лето это глубокий зимний несезон в Новой Зеландии, то подразумевалось также милое сердцу отсутствие толп туристов.
Толп действительно не было.
Последнего человека я видел у кафе, где оставил машину пару дней назад.
Несезон же, в отличии от людей, был более чем навязчив. Чтобы я не скучал, он баловал меня обществом ветра и снега.
Когда я раньше слышал словосочетание «ревущие сороковые» я наивно представлял себе парусные корабли, борящиеся со штормовым океаном, зарифленные паруса, накатывающие изумрудные валы, и прочую романтическую ересь с попугаями и пиастрами. Теперь же я чуть точнее знаю их градус южной широты и могу достаточно уверенно описать валун, за который держался несколько минут, чтобы очередной порыв ветра не оттащил меня с тропы в сторону.
Ветер был хорош.
Рюкзак, бывало неосмотрительно скинутый со спины, милой скороговоркой шепелявил лямками «я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» и укатывался куда-то в колобковское междуречье, видимо, в поисках простого лисьего тепла. А возвращенный за шкирку назад на спину и получивший ремня на пояс, норовил при каждом очередном шквале издевательски доказать, что годы танцев прошли мимо, и я не то что баланс и ось не держу, но и на ногах-то толком стою так себе.
А вот снег был дружелюбнее и прямолинейнее. Он просто в одночасье, неожиданно начавшись, засыпал округу, тропу и маркеры.
Сровняв землю, горы и небо. Так страна Длинного Белого Облака превратилась в снежное нигде пурги.
А снег, проникая за шиворот и в рукава, покалывая холодными льдинками, помогал проживать каждый шаг особенно осознанно, не отвлекаясь на грубые словоформы от буддисткого нашего здесь и сейчас.
Да и для физиономии этот крио-душ Шарко был полезен – морщины разглаживались вместе с чертами лица.
Как у всякого порядочного первооткрывателя, из средств навигации у меня были с собой компас, фото схемы нац. парка со стенда в ближайшем поселке и бумажная туристическая топографическая карта на корейском языке.
Из всего этого богатства карта в данной ситуации была самой полезной – ее можно было поджечь, и на какое-то время согреть руки у огня. Хотя ламинированная бумага плохо горит.
Так я и брел наверх странным Квазимодой – согнувшись, нащупывая тропу под снегом, выхватывая молекулы воздуха в ледяной крупе, пошатываясь вереском на ветру и проклиная сквозь зубы тот день, когда решил, что пуховик на Южном острове это блажь.
Если когда-нибудь ко мне придут ученики и попросят моего наставничества в овладении искусством безумного треккинга, то свое учение горных шатаний я назову Школой Пьяного Слепого Ихтиандра.
Чтобы не забывать тот день!
Так трудно мне, пожалуй, до этого не было ни разу.
Причем, как вы понимаете, в одиночных восхождениях главные проблемы – в голове. Если есть четкая цель, то все немного проще – просто прикрикиваешь на себя и ползешь дальше. Но в тот день четкой цели не было. Была точка на корейской карте на одном из перевалов, с отмеченной хижиной-приютом.
Но есть ли там домик сейчас, я не знал.
По той ли тропе я иду, я уже тоже не знал точно.
Сколько осталось идти (два шага вперед, шаг назад), я тем более слабо представлял.
Сомнения разъедали реальность. А нулевая видимость делала этот подъем вообще бессмысленной во всех отношениях затеей.
Вперед толкало только упрямство. Искренне надеюсь-таки, не упертость.
Помните ослицу у Кустурицы в «Жизни как чудо»? Она упрямо вставала на рельсы из-за любви. На фоне ее трагедии, мое упрямство выглядело смешным недоразумением.
Но сердцу не прикажешь. Любишь красоту – ползи!
– Андрюша, за каким чертом ты туда лезешь? Там же наверху и вытянутой руки не увидишь в такой снегопад!
– Начать бы все заново сразу, немедля, да вот…
– Сейчас самое время повернуть назад – черед пару часов уже будешь в том чудном леске, где ни ветра, ни снега! Где порхают райские птицы и гурии льют персиковые воды на ноги утомленным путникам.
– ….всему, что как будто и ныне за глотку берёт…
– Фуух! Ты молодец! Ну, и хватит на сегодня! Вот наконец-то хорошее место для палатки! Почти не дует и площадка ровная!
– …и день наступил, беспощадной усмешкой зубаст…
– Ой, грешные магистры, сердце что-то стучит как-то неритмично и в правой ноге нечто покалывает!
– …дай Бог дотянуться, так он ведь ещё и не даст…
– Ладно-ладно, давай остановимся на полчаса, чай вскипятим, печенку достанем!
– …а рельсы на запад, на запад, на запад в огонь…
Этот поток диссоциативно-расстроеного сознания продолжался вечность.
За эти несколько бесконечных часов я раз пять повернул вниз и с дюжину раз в удобных местах поставил палатку на ночь, согрел на горелке ужин и завернувшись в спальник, сладко спал до утра.
Конечно наверху домик был на месте. Причем специально для русского придурка, которому дома не сидится, он даже был открыт. И, как выяснилось, внутри это была не просто хижина, а дворец с печкой, дровами, большим залом, кроватями и огромными панорамными окнами в белое никуда.
И тот вечер оказался самым уютным и запоминающимся за поездку! А утром вышло солнце во все небо и над горами началась весна на всю голову!
Это я к тому, дорогие мои, что очень хочется выпить!
Упрямьтесь любви и радости ради!
За ваших внутренних ослиц!


